История Петербурга в преданиях и легендах - Страница 230


К оглавлению

230

Георгий Константинович Жуков


Одним из лучших памятников полководцу считается монумент в Московском парке Победы, воздвигнутый накануне празднования 50-летия победы над фашистской Германией. Интересно, что при монтаже скульптуры маршала возникло неожиданное осложнение, ставшее едва ли не мистической страницей в его биографии. Монумент чуть не сорвался с троса, а затем повис на стальных канатах, никак не желая разворачиваться так, как это требовалось монтажникам. Только через три с половиной часа удалось преодолеть строптивый и неуживчивый характер бронзового маршала. Современники утверждают, что таким же сложным и неоднозначным был характер Жукова и при жизни, а случай с монтажом памятника лишь подтвердил справедливость давнего поверия, бытовавшего среди скульпторов, о том, что памятники в процессе их создания приобретают черты характера, особенности и свойства тех людей, которым они посвящены.

О характере маршала до сих пор ходят легенды. Если судить по фольклору, был только один человек, которому он подчинялся безоговорочно, – Сталин. Возможно, это происходило потому, что их характеры во многом были схожи и они хорошо понимали друг друга. Рассказывают, как однажды Сталин вызвал к себе Жукова. «Слушайте меня внимательно, товарищ Жуков, – сказал он, – если немцы возьмут Ленинград – расстреляю, если немцы возьмут Москву – расстреляю, если немцы возьмут Сталинград – расстреляю». На банкете после победы Сталин обратился к присутствовавшим: «Я поднимаю тост за маршала Жукова.

Маршал Жуков обладает двумя большими достоинствами. Во-первых, товарищ Жуков хороший полководец, а во-вторых, товарищ Жуков понимает шутки…».

Да, они походили друг на друга. Жуков был хорошим учеником своего учителя. Несмотря на то что в солдатской среде его боготворили, а появление его на том или ином фронте связывали с предстоящим наступлением и обязательной победой, за глаза его называли «Мясником». Он не считался с потерями и ради даже призрачной победы мог, не задумываясь, послать на верную смерть тысячи солдат. Однажды Жуков, посетив аэродром, обвинил за «безраздельное господство немцев в небе» группу летчиков, позволивших себе вернуться на аэродром живыми. Он настойчиво потребовал, что бы их лично расстрелял непосредственный командир. И только когда тот заявил: «Я своих не расстреливаю! Их и так всё меньше с неба возвращается. А стреляю я только в немцев», приказал своим людям в назидание другим на глазах у всех расстрелять несколько офицеров, «чей неприглядный вид вызвал у него отвращение». Так что поверить в то, что Жуков не позволял себе старинной барской забавы – рукоприкладства, просто невозможно. Он не считался со званиями и должностями высших воинских начальников, был нетерпим к иным мнениям. Его жёсткость в обращении с подчинёнными легко переходила в жестокость. Жуков был безапелляционен в своих решениях и решителен в действиях.

Но даже Жукова иногда посещали сомнения. Чаще всего это происходило, когда полководцу удавалось остаться наедине с самим собой. Сохранилась легенда о том, как солдаты приставали к шоферу маршала: «Спроси маршала, скоро ли кончится война. Ты ближе всех к нему.» – «Да что вы, ребята? Неудобно как-то. Он всегда занят мыслями своими», – отнекивался шофер. А самому тоже хотелось узнать, когда же война кончится. И вот они едут как-то вдоль вчерашнего поля боя, пушки уперлись стволами в землю, подбитые танки дымятся. В самый раз, подумал шофер, спросить. И в этот момент Жуков говорит: «Останови машину». Машина остановилась. Жуков вышел на обочину. Потянулся. Размялся, оглянулся кругом и тяжело вздохнул: «Когда же, наконец, эта проклятая война кончится?»

Многие оправдывали качества характера Жукова обстоятельствами, в которых ему приходилось работать. А так был он будто бы человеком и мягким, и незапятнанным. Сохранилась легенда о его встрече с известным в свое время большевиком Ермаковым, который в 1918 году принимал участие в расстреле семьи Николая II в Екатеринбурге. В ответ на протянутую руку Жуков резко отдернул свою, будто бы сказав при этом: «Палачам руку не подаю». Впрочем, мы хорошо знаем, что представления о морали в коммунистическом мире не всегда совпадали с представлениями о моральных ценностях остального человечества.

Сталин никогда не забывал напоминать своим приближённым, кто они есть на самом деле. Так было и с Жуковым. Ещё в 1941 году, если верить фольклору, Сталин однажды напомнил строптивому маршалу, рискнувшему поспорить с Верховным главнокомандующим: «Мы даже без Ленина обошлись, а без Жукова тем более обойдемся».

Мы уже рассказывали легенду о появлении Сталина на заседаниях и съездах партии. С тех пор забота о том, чтобы «больше боялись», никогда не покидала его при принятии тех или иных решений. Особенно, когда это касалось Ленинграда. Процесс над Зиновьевым, «Кировское», а затем «Ленинградское» дела только подтверждали тот факт, что Сталин Ленинград не любил. Ленинград отвечал ему тем же. Об этом свидетельствует многочисленный фольклор о «лучшем друге всего человечества».

Согласно официальным советским источникам, Сталин родился в 1879 году. Однако эта дата рождения названа будто бы самим Сталиным. На самом деле многие факты его биографии указывают на то, что он родился на год раньше, в 1878 году. Хронологически это первая легенда, связанная с его именем. Таких легенд появится много.

Родился Сталин в семье сапожника Бесо Джугашвили и швеи Кеке. Отец Сталина, как утверждала его мать, был «жестоким пьяницей и постоянно пил». Правда, поговаривали, что подлинным его отцом был некий «богатый торговец и местный чемпион по борьбе». Позже ходили и другие легенды о настоящем отце Иосифа. Судя по фольклору, он и сам этого не отрицал, и с интересом рассматривал все версии – от генерала Пржевальского до императора Александра III. Легенда о Пржевальском как об отце Сталина, оказалась наиболее живучей и дошла до наших дней. Если верить фольклору, легенда была запущена в народ самим Сталиным. Быть сыном русского генерала было куда приятнее, чем сыном сапожника. Отцовство императора вообще не рассматривалось, так как противоречило большевистской идеологии.

230