На екатерининское царствование пришелся пик карьеры одного из крупнейших русских полководцев Петра Александровича Румянцева-Задунайского. В России он считается первым теоретиком военного искусства, которому, как неоднократно утверждал Суворов, в стране не было равных. Кроме того, по признанию самого А.В. Суворова, Румянцев был его непосредственным учителем.
Согласно петербургским легендам, Румянцев был сыном самого Петра I, которому приглянулась красавица из старинного боярского рода Матвеевых – Марфа. Мальчик родился едва ли не накануне смерти императора и будто бы был назван Петром в честь своего подлинного отца. А за полгода до того Петр I выдал Марфу замуж за своего денщика Александра Румянцева. Именно этим обстоятельством молва объясняла вызывающее социальное неравенство супругов. Да и разница в возрасте молодых была более чем подозрительной. Марфа была на двадцать лет младше своего жениха.
Так или иначе, но легенда о царственном происхождении полководца находила всё больше и больше подтверждений в жизни. К Румянцеву благоволили все прямые наследники Петра. Говорили, что императрица Елизавета Петровна считала его своим сводным братом, а Пётр III будто бы признавал в нём своего сводного дядю. И только Екатерина II, которая и в самом деле не имела в своих жилах ни капли романовской крови, испытывала к Румянцеву откровенную неприязнь.
Как рассказывают очевидцы, в личной жизни Румянцев был совершенно необуздан. Ещё в юности он совершал такие предосудительные поступки, что «выведенный из терпения отец графа принуждён был собственноручно высечь сына, в ту пору уже полковника, розгами». Тот принял это «с покорностью», но поведения не изменил. Говорят, что, встречаясь с «неуступчивостью облюбованных им красавиц», он мог не остановиться перед прямым насилием и частенько «торжествовал над непреклонными» на виду собравшихся вокруг солдат. В конце концов, Румянцев женился, но и тогда позволял себе заводить бесчисленные любовные истории. С семьей виделся редко, а сыновей не всегда узнавал в лицо.
Слава о его любовных приключениях пережила полководца. Сохранилась резолюция на жалобе одного генерала Александру I, что «Кутузов ничего не делает, много спит, да не один, а с молдаванкой, переодетой казачком, которая греет ему постель». Резолюция была предельно категоричной: «Румянцев в своё время возил и по четыре. Это не наше дело…».
Среди легендарных вельмож конца XVIII века известен граф П.М. Скавронский, дача которого стояла на Петергофской дороге. Скавронский был страстным меломаном, всегда окружённым певцами и музыкантами. По воспоминаниям современников, в его доме прислуга «иначе не разговаривала, как речитативами, получая приказания из уст графа тоже в музыкальной форме. Во время обедов и ужинов графские слуги исполняли дуэты, трио и квартеты, а из оранжерей и дальних комнат неслись таинственные хоры».
Другой известный в то время любитель музыки, барон Александр Иванович Черкасов, стал героем городского фольклора по другому поводу. Черкасов имел постоянное разрешение приезжать в Царское Село, где в императорском дворце его всегда ожидала комната с музыкальными инструментами и разложенными на столах нотами. Окна комнаты выходили в парк, но, как казалось меломану, деревья закрывали ему вид на природу. Черкасов позволил себе их срубить. Такое бесцеремонное вмешательство в её хозяйство Екатерине не понравилось, и она решила проучить барона. Во время его отсутствия Екатерина вошла в комнату Черкасова, расстроила все инструменты и перемешала ноты. Черкасов был вне себя от негодования и, ничего не понимая, пошел жаловаться императрице. Екатерина рассмеялась и проговорила: «Теперь вы понимаете, что досадно видеть беспорядок в любимых вещах, и научитесь быть осмотрительным».
Музыку и театр в екатерининские времена любили. Концерты и театральные представления следовали один за другим. Это был мир, в который с удовольствием погружалась не только императрица, но и все приглашённые. Рассказывают, что Дидро, будучи личным гостем Екатерины, иногда сидел в театре с закрытыми глазами. «Я хочу, – любил говорить он, – слиться душой с душами действующих лиц, а для этого мне глаза не нужны, на них действует мир вещественный, а для меня театр – мир отвлечённый».
В Петербурге часто гастролировали иностранные исполнители. Однажды приехала знаменитая певица Габриели. Согласно преданиям, она запросила за свои выступления пять тысяч дукатов. Екатерина, едва сдерживаясь, воскликнула: «Я своим фельдмаршалам плачу меньше». – «Пусть, ваше императорское величество, ваши фельдмаршалы вам и поют», – будто бы отпарировала Габриели. Екатерина вынуждена была согласиться.
Устраивались в Петербурге праздники и для простого народа. Правда, не все они заканчивались благополучно. По одному из преданий, в 1778 году такой народный праздник организовал известный богач Прокопий Акинфович Демидов. Если верить фольклору, праздник стал «причиною смерти более пятисот человек», которые пали жертвами непомерной выпивки. Это вызвало неудовольствие императрицы, однако не более того. Демидов был так богат, что Екатерина однажды проговорилась: «Мы можем поссориться со всей Европой, но только не с Демидовым».
Екатерина любила шутку, терпимо относилась к чудачествам и мистификациям сановников своего двора, и сама нередко в них участвовала. Пыляев рассказывает, как однажды императрица, соскучившись по графу Строганову, приказала Зубову атаковать дачу графа на Чёрной речке и, взяв его в плен, привезти к ней. По преданию, Зубов приплыл со своими егерями в лодках, но был встречен вооруженными людьми Строганова, ожидавшими вблизи укреплённой усадьбы графа. Оказывается, Строганов заранее узнал о намерениях императрицы и принял заблаговременно меры. Зубов вместе со своими молодцами был посажен на мель и взят в плен. Строганов по этому случаю устроил грандиозный пир и только затем уже, хитростью, был завлечён в лодку Зубова и доставлен к императрице.