История Петербурга в преданиях и легендах - Страница 37

Монплезир был одной из наиболее любимых построек Петра в Петергофе. Он часто бывал здесь, любуясь морским простором Финского залива. В спальне бережно хранилась его постель, согласно преданию, поставленная им самим таким образом, чтобы при пробуждении «первым предметом глазам его представился Кронштадт, ясно отсюда видимый».

Стараясь ни в чем не отставать от своего повелителя, всесильный герцог Ижорский Александр Данилович Меншиков заложил на южном берегу Финского залива, напротив Кронштадта, дворцовый комплекс, положивший начало городу Ораниенбауму и великолепному парку, достигшему своего наивысшего расцвета в середине XVIII века благодаря праздничной архитектуре Антонио Ринальди. Дворец стоял на возвышенной террасе, а внизу более чем на версту тянулись к морю болота, поросшие камышом и высокой травой. Для сообщения с морем был прорыт так называемый Морской канал. Сохранилось предание, что дворец и канал были построены по просьбе Екатерины I. Как и в случае с «путевыми светлицами» в Петергофе, о чём мы уже рассказывали, заботливая Екатерина считала, что Пётр непременно на обратном пути заедет к своему любимцу, а от него уже сможет вернуться в Петербург берегом на лошадях. Так она беспокоилась о безопасности супруга во время его поездок в Кронштадт в бурную погоду, что канал, по преданию, вырыли всего за три дня девять тысяч крепостных Меншикова, пригнанных для этого со всех строек светлейшего.

По другому преданию, канал был прорыт по иному случаю. Однажды Меншиков ожидал царя на дороге, ведущей из Петербурга в Ораниенбаум.

Ораниенбаум во времена Петра

Но Пётр решил отправиться к нему по заливу в шлюпке. Однако мелководная прибрежная полоса, заросшая камышом, не дала лодке подойти к берегу Рассерженный царь велел поворачивать обратно. Тогда-то Меншиков прервал на три дня все строительные работы в Кронштадте, чтобы прорыть канал к Нижнему саду Ораниенбаума. Проехав по нему, Пётр будто бы сказал: «Дело знатное, хотя, должно быть, немного и коштовато». Герцог Ижорский, замечает Пыляев, «не любил скупиться, когда дело требовало издержек». Как мы знаем, сам император был равнодушен к роскоши, но поощрял страсть к ней в других.

В 1780 году, через пятьдесят один год после смерти Меншикова, городу Ораниенбауму, только что возведенному в ранг уездного, был пожалован герб. Загадочная и необычная для русской геральдики символика его – померанцевое дерево с плодами на серебряном поле – восходит к первому десятилетию XVIII века, когда Меншикову для обязательной застройки были пожалованы Петром земли вдоль южного берега Финского залива. Скорее всего, этот герб первоначально относился к меншиковской усадьбе. Во всяком случае, ещё в 1761 году, задолго до утверждения герба, на гравюре Ф. Внукова и Н. Челнокова по рисунку М.И. Махаева «Проспект Ораниенбаума, увеселительного дворца её императорского величества при Финляндском заливе против Кронштадта», уже изображен геральдический знак с померанцевым деревом в кадке. На той же гравюре, слева от дворца, хорошо видна не сохранившаяся до наших дней Померанцевая галерея, в которой, кроме лимонов, винограда, ранних овощей и ягод к столу хозяина, выращивались декоративные померанцевые деревья. Существует предание, что «при первом прибытии сюда русских было найдено оранжевое дерево».

Экзотическое название города Ораниенбаума всегда вызывало повышенный интерес и вполне понятное любопытство обывателей. Немецкое Orange (апельсин) плюс Baum (дерево) – сочетание вполне понятное и ясное – тем не менее, не всегда удовлетворяло пытливый русский ум. Появлялись другие версии. В 1703 году Пётр посетил усадьбу Меншикова вблизи Воронежа и будто бы назвал её Ораниенбургом, вполне в соответствии с тогдашней модой на немецкие названия городов. А Меншиков, желая польстить царю, слегка изменив это имя, назвал свой приморский дворец на берегу Финского залива Ораниенбаумом.

Есть и другие легенды. Так, по одной из них, Пётр, прогуливаясь однажды по усадьбе своего любимца, наткнулся на оранжерею с различными деревьями в кадках, с разъяснениями на специальных табличках. Дойдя до таблички «Oranienbaum», Пётр прочитал её и расхохотался. Меншиков поддержал его веселым смехом. Так будто бы и родилось название имения. По другой легенде, загородную усадьбу Меншикова назвали в честь кумира Петра I, английского короля Вильгельма III Оранского.

Основной пласт легенд и преданий, посвященных ещё одной летней царской резиденции – Царскому Селу – приходится на «золотой век» Екатерины II. Здесь же уместно вспомнить о тех из них, которые имеют отношение к основанию блестящего пригорода Петербурга.

В начале XVIII века единственная дорога из Петербурга в будущее Царское Село, минуя Пулковскую гору, поворачивала направо, шла вдоль огромного лесного массива и затем, резко повернув на юго-восток, пробиваясь сквозь дремучий лес, заканчивалась при въезде на бывшую шведскую мызу Saris hoff, что значило «возвышенное место». Правда, легенды возводили это название к имени какой-то «госпожи Сарры» – по одной версии, и «старой голландки Сарры» – по другой. Легенда вполне логичная, поскольку в начале XVIII века название царской резиденции писали через букву «С» – Сарское Село. К этой мифической Сарре Пётр якобы иногда заезжал угоститься свежим молоком. В 1710 году мызу на сухом возвышенном месте Пётр пожаловал Меншикову, но через какое-то время передал её во владение ливонской пленнице Марте Скавронской – будущей своей жене Екатерине Алексеевне. В отличие от Петергофа или Стрельны, Сарская мыза не превратилась в официальную загородную резиденцию царя. Екатерина жила здесь простой помещицей в деревянном доме, окружённом хозяйственными постройками, огородами и садами. Временами, чаще всего неожиданно, сюда приезжал царь, любивший в этой уединённой усадьбе сменить парадные официальные застолья на шумные домашние пирушки с близкими друзьями.